Газета «Новости медицины и фармации» №2 (714), 2020
Вернуться к номеру
Десять лет переписки
Разделы: Справочник специалиста
Версия для печати
С Ионом Лазаревичем Дегеном меня познакомил профессор кафедры латинского языка мединститута Ю.В. Шанин. Чем дальше, тем чётче понимаю, что Юрий Вадимович поделился самым дорогим. Незадолго до этого Шанин побывал в Израиле, вернулся полный впечатлений, взахлёб рассказывал о своём давнем киевском приятеле Дегене, который был его экскурсоводом по «исторической родине», лихо водил машину, не забывая проверить, лежит ли в бардачке пистолет. Киевского гостя Деген затащил даже в бассейн, где поразил стойкой на руках — опёрся на поручни у спуска в воду. И это всё проделал человек, на теле которого не осталось живого места — шрамы, подобно бабушкиной штопке, перечертили тело пенсионера, давно отметившего семидесятилетие.
Ион Лазаревич подарил нам с женой свою книжку «Голограммы», вышедшую в Израиле. Подумалось: тексты такого уровня и накала хорошо бы сделать достоянием украинских читателей. Ион Лазаревич долго не соглашался, дескать, не ему пнуться в калашный ряд писателей. Однако прислал один, потом второй из только-только написанных рассказов. Крепло желание поделиться богатством с людьми, неравнодушными к слову. Такие издания вскоре нашлись, начиная с чудом сохранившегося в новых условиях журнала «Радуга». Появились и газеты, в их числе — близкая автору в силу медицинской направленности. Действительно, о ком ещё писать знаменитому ортопеду, доктору медицинских наук, как не о врачах и пациентах?
Завязалась деловая переписка, длилась более десяти лет. Человеку исполнилось восемьдесят лет, девяносто. А он продолжал фонтанировать прозой и стихами. Прикоснёшься — вроде эликсира жизни глотнул. Казалось, уж этот источник навсегда. Хотя бы до 120 лет — граничного библейского предела человеческих возможностей. Но раны и осколки, застрявшие в конечностях, туловище и голове, напомнили о себе на излёте девяносто второго года жизни, в апреле 2017-го…
Всё думалось: придёт время, приведу в порядок письма Иона Лазаревича, потому что нельзя, нечестно не поделиться таким сокровищем с ближними. Но на дворе совсем другой век. Это прежде считалось, что рукописи, в том числе письма, не горят. В эпоху Интернета такое определение устарело. Время от времени программы улучшаются, стирая ненужные, на взгляд автомата, тексты. Оно, конечно, нетрудно воспользоваться возможностями диска D, запрятать туда всё, что душе необходимо. Но, пока светит солнце, кто думает о дожде и граде? И ещё. Переписка наша чаще всего касалась той или иной рукописи Дегена. А дополнительную информацию, содержащуюся в посланиях, я по глупости считал гарниром к дежурному блюду.
Словом, когда раскрыл папки с письмами И. Дегена, убедился, как это горько, когда архивы сжирает бесстрастная электроника. Правда, память сохранила некоторые фрагменты из текстов Иона Лазаревича. Но эту информацию ни проверить, ни оживить — за отсутствием оригинала.
Как-то в ответ на описание белорусских просторов, где довелось побывать, и на жалобу, что в жару там негде окунуться, бывший танкист написал: «Кажется, к западу от Минска действительно нет речек. По крайней мере в 44-м мой танк их не замечал».
Вдруг адресат отреагировал на упоминание эпизода из «Трое в лодке, не считая собаки». Дескать, дружил с Сёмой Лунгиным, автором сценария этого кинофильма. Ему же принадлежат сценарии «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён», «Розыгрыш», «Внимание, черепаха!» и других не менее популярных лент. Не пожалел Деген добрых слов в адрес супруги московского киносценариста, кстати сказать, переводчицы на русский язык «Маленького принца» Сент-Экзюпери. А их сына, дошкольника Пашу, гладил по голове, держал на коленях. Паша вырос, стал кинорежиссёром Павлом Лунгиным, самым культовым нынче в России. По той же стезе пошёл внук Семёна Лунгина, сын Павла. Тоже не без успеха.
Не раз Ион Лазаревич высказывался о внутриполитической жизни Израиля. На вопрос, как бы он себя повёл, если бы его выбрали в парламент страны, в Кнессет, ответил без обиняков: «Мне бы крайнее место в самом правом ряду показалось бы недостаточным, я бы перенёс кресло депутата ещё метров на двадцать вправо, за стену высшего законодательного органа».
Много чего врезалось в память из не перенесённой на бумагу переписки. Но память — не документ, а свидетельство собеседника, окрашенное личным восприятием. Буду благодарить провидение за то, что осталось на бумаге.
Штрихи из писем, на мой взгляд, дополняют автопортрет Иона Лазаревича Дегена и представят интерес не только для почитателей его таланта.
Яков МАХЛИН, журналист
Штрихи к автопортрету Иона Дегена (эпистолярное наследство)
Продолжение. Начало в № 1, 2020
03.09.07. Ещё не отошёл от ночного полёта. Мы провели четыре дня в Дрездене. С утра до вечера посещали музеи и галереи, там есть ещё что посмотреть. В гостиницу Люся возвращалась без задних ног. Меня по закону следовало бы приносить на носилках… В отношении текстов — полностью доверяю. Но если решат сокращать текст или вместо «РЭСов» написать «РЕЛЬСов», пожалуйста, пусть поставят меня в известность.
22.10.07. Несколько дней назад были на гранд-приёме, устроенном украинским посольством. Люсю и меня удивило, что посол обнял меня и поцеловал. Интересно, почему?
26.10.07. Как вам известно, я уже пенсионер, т.е. не работаю, следовательно, не имею профессиональной страховки. Гонорар? У больных я денег не брал, даже занимаясь частной практикой. Могу ли я порекомендовать ортопеда? Дело в том, что отличные врачи, которых я знаю, тоже уже пенсионеры. А племя молодое? Незнакомое!
Позавчера собрал речи на пятилетиях нашего выпуска — вирши исключительно для моих однокурсников. У меня много подобного дерьма.
27.10.07. Медаль «За отвагу» мне на Кавказе не вернули. Велели сказать «спасибо» за то, что вернули меня. (После выхода в конце 1941-го из окружения и лечения в госпитале Ион Деген, опять же добровольцем, вступил в армию на Кавказе. Направили его на бронепоезд, из тех, что находились «на запасном пути» ещё с Гражданской. Служил командиром взвода разведки бронепоезда. В не менее тяжёлом 1942 году был награждён медалью «За отвагу». Однако не проявил должного почтения при встрече в прифронтовой полосе с гражданской «шишкой» со значком депутата Верховного Совета СССР на груди. Благо начальники бронепоезда вмешались. Жизнь бойцу спасли, медаль отстоять не смогли. — Я. М.)
А вторую медаль «За отвагу», которую надеваю по очень большим праздникам, я получил за… Не буду пересказывать представление из наградного листа. Как-то я прочёл эти официальные строки инвалиду войны, который пришёл ко мне за помощью. Закрыл рукой последнюю строку и спросил, чем именно награждён. Он сказал:
— Знаю, Героя не дали. Заменили орденом Красного Знамени…
Тогда я отнял руку от последней строки. Последовало восклицание, в конце:
— …твою мать!
Эмоциональную фразу его целиком перенёс на бумагу и использовал для своеобразного психологического эксперимента. Время от времени показывал пациентам-фронтовикам описательную часть представления к награде. Все они на вопрос о достоинстве полученной награды отвечали примерно одинаково. Тогда я открывал последнюю строку представления. Двадцать участников эксперимента слово в слово повторяли восклицание первого, которого в глаза не видели, совсем им не знакомого. Тогда я доставал из папочки оригинал его ответа…
15.11.07. Чего вдруг президент Ющенко должен привозить мне какой-то орден? О его приезде я узнал из газеты. Ни я его не видел, и он меня не видел.
19.11.07. Позавчера пришёл к нам Евгений Евтушенко, зачем-то собирающийся написать какую-то статью. Поговорили. Сопровождавший его переводчик Витя Радуцкий (услуги его не понадобились) позвонил назавтра и сказал мне, что «гость проникся». Не знаю, почему. Я в роли хозяина был не очень любезен, в ответ на вопрос о любимых поэтах, кроме Пушкина и Лермонтова, назвал Коржавина, Окуджаву, Орлова, Панченко, Слуцкого. Ещё нескольких, среди которых Евтушенко не нашлось места…
22.11.07. Как убрать эмоции из текста? Я ведь рассказчик. Когда рассказываю, возможно, даже размахиваю руками. Как их убрать?
26.11.07. Я не помню свои тексты. Не заметил и того, что Евтушенко в статье обо мне снова повторил свою редакцию стихотворения, о неправомерности которой мы с ним договорились. На это разночтение обратила внимание Люся. Правда, вчера он позвонил из Америки, извинялся, говорил, что это не его вина, а редакции газеты. Обещал, что в антологии всё будет так, как я хочу. Кто знает?
Вот в «Заметках» Берковича (интернет-издание. — Я. М.), где меня постоянно публикуют и где аудитория — верхний слой «Нового мира» Твардовского, положительные отзывы читателей меня действительно радуют.
27.11.07. Старлей Гудзенко! С кем вы меня сравниваете? Его я назвал первым, когда Евтушенко спросил о любимых поэтах. А «Десять веков русской поэзии» Евтушенко только готовит. Говорит, это будет многотомная антология.
29.11.07 (12.30). По поводу Конецкого. С удовольствием прочёл две его книги. Смеялся от души.
29.11.07 (15.00). Статья Евтушенко обо мне опубликована 23.11.07 в газете «Новые Известия» или в «Новой газете». Не знаю точно, как она называется. Наверное, всё-таки «Новая газета»… Позавчера вечером сходу написал рассказ «Провал памяти». Рассказ возмутил сына. Говорит, если я его опубликую, он выступит с опровержением. Дескать, провалов памяти у меня быть не может.
02.12.07. В танковом училище я написал поэму «Курсант». Для внутреннего употребления — в пределах роты. Много лет спустя опубликовал запомнившиеся куски. Сейчас иногда всплывают целые четверостишия. За ненадобностью не записываю и снова забываю. Мои речи на пятилетиях нашего курса — для ещё более тесной аудитории.
11.12.07. Даже за свою профессиональную работу деньги получал только от работодателя, но не от пациентов. А уж за любительство, в смысле за стихи и рассказы, — вы что!
Вчера присутствовал на чествовании израильских танкистов. Вдруг меня вызывают на сцену. Я даже не уловил своей фамилии, она в этом контексте не должна была звучать. Но Люся толкнула меня в бок локтем: «Иди, тебя назвали!»
16.12.07. 18-го, в 11 часов в киевском Доме офицеров начнётся юбилейное заседание Украинского совета ветеранов войны. Меня на него делегировали. Но! С трудом достали билеты на завтрашний рейс в 8 утра (возвращение — 24-го), до 20-го забронирован номер в гостинице «Казацкая». Но визы-то на руках нет. И хотя с позавчера этим лично занимался украинский атташе, виза должна быть получена только завтра, спустя два часа после отлёта самолёта. Естественно, я всех послал. Нужно объяснять, куда? А руководство нашего Союза настойчиво просит меня всё-таки полететь. И нет никакого представления, чем всё закончится.
(Приехать в Киев без опоздания ветеранам из Израиля всё-таки удалось. Украинские фронтовики тепло встретили гостей в зале Дома офицеров. Докладчик проинформировал, что ещё к двадцатилетию Победы киевский горвоенкомат запрашивал Москву о представлениях Иона Лазаревича Дегена к званию Героя и что оттуда пришёл ответ дескать, у бывшего танкиста без того много государственных наград. Потому есть предложение наградить заслуженного воина званием Героя Украины. Зал и президиум взорвались аплодисментами.
Ион Лазаревич попросил слова. Поднялся на сцену и сказал, что всегда верил в справедливость, что, конечно, благодарен за оказанную честь. Взрыв аплодисментов. В наступившей тишине диссонансом прозвучал неожиданный грохот — это Деген подхватил свою пятикилограммовую палочку, соскользнувшую с края трибуны.
— Ещё и ещё раз спасибо большое, но поскольку таким званием награждён Шухевич, то я как-нибудь обойдусь без этой чести…
Зал зааплодировал. В президиуме — тишина. — Я. М.)
28.12.07. Симонов с Эренбургом могли себе позволить любые сокращения, вызванные тем, что «газета не резиновая». У них была возможность реабилитироваться в другом издании. У меня такой возможности нет.
16.01.08. Получил из Киева, от ортопеда, очень славной женщины, весьма положительный отклик на мою писанину. Спасибо. Признак того, что я не пишу, как в «Книгу жалоб», на вокзале узловом…»
24.01.08. В электронном журнале «Заметки» в третий раз меня избрали автором года. Ничего не понимаю. Там ведь такие авторы! Чудеса. Впрочем, хвост не задираю.
21.02.08. 18-го в 16 часов пошёл на изотопное обследование. Домой меня не отпустили, хотя я упрямо объяснял, что завтра утром должен явиться на важное заседание в танковом музее. Кардиолог меня чуть не обматюгал. Тут же госпитализировали. На следующий день прооперировали — центур. Я смотрел по монитору, как упрямо трудились врачи, воюя с артериями моего сердца. С одной справились довольно быстро, а вторая задала им работку. 20-го прибыл домой. Люся выдержала мой категорический отказ ехать в такси. Добрались автобусом. Экзамен выдержал.
14.04.08. Накануне было у нас открытие памятника партизанам. Меня попросили явиться при полном параде. Сфотографировали, как я рассказываю Эгуду Бараку (нынешний министр обороны, говно, был блестящим воином до командира батальона) о давней встрече в бою с Барухом Шубом (партизан из Вильнюсского гетто. — Я. М.), стоящим рядом.
04.06.08. Я напрочь не умею работать над только что написанным. Больше того: написал — и крышка! Себя я не слышу. Не вижу, что надо исправить, что улучшить. В стихотворениях любых авторов замечаю пылинки, в своих — бревна не замечаю. Литература — не моя профессия. Одарён, как танкист? Не представляю себе, как можно скрывать одарённость под танковым шлемом. Профессионалом — да, был. А врач я хороший. Именно врачом и хотел стать. Никем другим… Когда слышу «бесстрашие сильного человека», мне так и хочется заменить одно слово. «Бесстрашие глупого человека» — точнее.
05.06.08. Итак, я уже не в больнице, а дома. Ещё не вернулся к состоянию ходьбы с палочкой, но, надеюсь, на твёрдом пути к этому.
…Знаете, стоило сломать ногу, чтобы вдруг обнаружить отношение незнакомых и малознакомых людей. Десятки людей из разных стран, которых я никогда в глаза не видел и, следовательно, не знаком, решили выпить за моё здоровье и сейчас отчитываются, какие именно напитки стояли на их столах. Извините за нахлынувшие чувства, но чего-то захотелось ими поделиться. Профессиональные поэты даже стихи мне посвятили. Вот строфа из целой вязанки посвящений:
Напластование времён
Я чувствую душой и кожей.
Старею, стало быть. А он —
Он и сейчас меня моложе.
28.06.08. Прочёл в «Радуге» рассказ Станислава Калиничева «Мой золотой дукат». Так ведь он же писатель! И если меня одобряет писатель, я начинаю думать, что не просто потому, что хорошо ко мне относится. Такие мысли вызывают у меня некоторую тревогу. Боюсь поверить в то, что я не только танкист и врач (профессии, которым я учился). Но и в какой-то мере — пусть примитивный, но литератор. Могу зазнаться. В моём возрасте это опасно.
29.06.08. Сейчас прицеплю несколько виршей. Только для личного употребления. Их не собираюсь публиковать. Люся называет их дерьмом. А сын, помня десять заповедей, почитает своего отца и не употребляет сильных выражений…
02.07.08. Почему стихи изредка возникают — объяснить не могу. Публиковать их не собираюсь, хотя какая-нибудь газетка юга Израиля с удовольствием тиснула бы их, считая, что читатели — дураки. А сколько подобных (лучших и худших) кануло в Лету! Иногда проклёвываются в памяти строкой-другой.
16.07.08 (14.00). Забавно запутывается всё на свете. Передо мной на столе — «Ход коня» Виктора Шкловского. Книгу привезла нам Катя, жена внука Шкловского Алёши. Катя — дочь Лазаря Лазарева.
…Стихи у меня продолжают рождаться. Извините, не совсем серьёзные.
Писать стихи в семнадцать лет,
Пусть даже в восемнадцать.
Эротика? Беды в том нет,
Не следует стесняться.
В интимной лирике тоска
Масштаба мирозданья,
Коль обнажённых два соска
Затормозят дыханье.
Но мы, увы, в семнадцать лет
Мы не о том писали.
Сегодня, да, пришёл рассвет,
А завтра? Мы не знали.
Тогда из ада самого
Внутри, не в подворотне,
Сумело выжить нас всего
Лишь только три из сотни.
Семнадцать-восемнадцать лет…
Летят десятилетья.
Преобладает взрывов цвет
В словесном многоцветье,
Из коего стихи плетут.
И с возрастом — не лучшие…
Хоть были исключенья тут:
И Гёте был, и Тютчев.
И всё же лирикам совет —
С эротикой знаться,
Когда тебе семнадцать лет,
Пусть даже восемнадцать.
Окончание в следующем номере