Газета «Новости медицины и фармации» 14 (465) 2013

Состарившись у постели психически больного, отбатрачив в закрытых и открытых отделениях, пользуя больных медикаментозно и психо­терапевтически, индивидуально и в группах, выступая с лекциями в университетах и с речами в судах, я как-то не заметил, что психи­атрия стала частью меня. Два ночных дежурства в месяц. Двадцать — в год. Умножить на 33 года. Получится 660 ночей. В казенных лежбищах психиатрических больниц я вздрагивал и просыпался от звука подъезжающей машины. Почти 2 года единственной и неповторимой жизни меня, как и моих коллег по врачебной передовой, будили и будят ночью. Плюс шесть суточных дежурств по санавиации. Днем и ночью меня везут в больницы, потому что кто-то забаррикадировался в палате, ударил кого-то стулом, вырвал дренаж из прооперированного живота или спутал окно с дверью. Я с улыбкой фронтовика смотрю на штабных психиатрических крыс и презрительно — на антипсихиатров, за исключением тех, кто психически болен. Как-то мне попался «честный рассказ о гнезде советской карательной психиатрии, зеркало, в которое необходимо всегда заглядывать психиатрам». Заглянул и сравнил со своим «фронтовым» психиатрическим опытом.

Собственноручно развалив второй раз за ХХ век свое государство, мы состряпали из еще не разворованных остатков былого бытия социалистически-империалистический гибрид. Теперь мы свободно и независимо горбатимся и тратим при империализме, а получаем при социализме. Мы, как и прежде, рынок дешевой рабочей силы. Только прибавочная стоимость уходит теперь не на нужды компартии и не на социалистический социальный пакет, а прямиком в карман империалистов. Начертав на новом знамени «Паразиты всех мастей, обогащайтесь!», мы сняли с них уголовную узду и решили, что уж эти-то «кони» отнесут нас в светлое будущее. Поменяв цели общества и распределение созидаемых благ, мы удивляемся, что лечиться сейчас стало дорого, а лечить дешево! На врачебную, а тем более медсестринскую зарплату сегодня не всякая даже собака проживет. Законопослушный врач должен выбирать что-то одно: либо корм, либо аренду конуры, либо воспитание щенков. На все сразу официальная врачебная зарплата не рассчитана. Как и большинство народа Украины, врачи, оказавшись в новой переделке, пытаются выжить. Чем выше должность, чем раньше врач сориентировался и произвел демонтаж совести, тем больше шансов у него «построить коммунизм в отдельно взятой квартире».

Все недовольство населения врачами, которые с империалистическим рвением отгрызают у пациентов недоданное им «социалистической» частью государства, вряд ли составит половину того гнева, который льется на головы психиатров. Они и «убийцы в белых халатах», и «тюремщики». Сама же психиатрия — это «фабрика безумия», «фальшивая специальность» и т.д. Из всех психиатрических учреждений СССР больше всего грязи вылито на Институт Сербского и на его сотрудников. Один только Виктор Некипелов в книге «Институт дураков» воспел институт. Нет, он вроде бы обругал, но, ругая, привел такой фактический материал, что для детей изрядного возраста не составит труда разобраться в нем.

Помните, при входе в Изумрудный город на Элли и ее друзей надели зеленые очки? Все жители города носили очки и видели все в изумрудном цвете. На всех нас, входящих в этот мир, семья, школа, страна надевают очки, сквозь которые мы смотрим на мир. Путь к личной свободе, к независимости оценок состоит в осознании очков-фильтров, которые мы носим. Мы воспринимаем объективную реальность через набор фильтров (неосознаваемых когнитивных схем), трафаретов.

Психиатр видит окружающую действительность через те же очки, что и члены общества, в котором он живет. Только сверху он годами надевает профессиональные, психиатрические очки. В конце концов они срастаются с его фильтрами и снимаются только вместе с головой. ­Отвлеченная, психиатрами определенная психическая норма, оторванная от социальных, культуральных, среднестатистических и прочих норм, — фикция. Ее нет. В мире наравне с МКБ-10 используется DSM-4. Американская психиатрическая классификация захватывает все новые и новые рынки сбыта, разнося по миру трафареты американских представлений о семье, обществе, политике, которые составными частями входят в американское представление о психической норме и патологии. Эти трафареты, словно вирусы, рассылаются в нагрузку к так называемым «объективным», «научным» представлениям о психической норме и патологии. Инсталлировал финн или украинец в свое сознание американское понимание психической нормы, а вместе с ним, уже как вирусы, неосознанно «закачал» в свою голову весь набор американских трафаретов, вершиной которых является это якобы «чисто научное, профессиональное представление о психической норме». Деинсталлировать набор американских фильтров можно только с удалением американского представления о психической норме. А это не так просто, ибо любой фильтр работает сам на себя. Американские фильтры, попав в чужое сознание, начинают наполнять его проамериканской информацией, которая, как кукушонок в чужом гнезде, быстро растет и выталкивает хозяйское представление о мире из родного гнезда. Следовательно, прежде чем инсталлировать в собственную культуру чужое (чаще всего американское) представление о психической норме, его нужно переработать, переварить. У многих стран на это переваривание чужих фильтров, норм в котле своей культуры и науки не хватает времени и сил. Да и культурный котел у них для этого мал. Они глотают наживку целиком, не разжевывая. Их тошнит, пучит. Американские миссионеры охотно консультируют, лечат туземную систему здравоохранения, точнее, насаждают свою, стремясь свести мир к звездно-полосатому однообразию.

Виктор Некипелов смотрел на Институт Сербского через диссидентские очки. Он просеял информацию через антикоммунистический фильтр и написал текст, в правдивости которого антисоветчики не сомневаются. Отлично! Снимем с изображенной реальности антисоветский флер. Цена ему такая же, как и просоветским сказкам. Не забываем, что автор, изображая реальность, как оператор, играет светом и тенью, наезжая камерой, укрупняет негативное и не показывает то, что портит его «кино». Все это мы знаем, понимаем и в поисках объективной реальности счищаем все субъективные «за» и «против».

Некипелов начинает свой рассказ об институте с того, что называет его «тюрьмой, самой настоящей и едва ли не самой зловещей». Расположена эта «тюрьма» «в самом центре Москвы». А так как Москва — сердце нашей Родины, то Некипелов инсталлирует в сознание читателей образ Родины с тюрьмою в сердце. «Со всех сторон всесоюзную психиатрическую тюрьму, главную лабораторию бесконтрольных экспериментов на бесправных и беззащитных зеках, окружают мирные ­учреждения, которым и невдомек, какое чудовище приткнулось к ним». Если читатель некритично проглотил «бесконтрольные эксперименты», повелся на «бесправных, беззащитных зеков», то эмоционально он уже на крючке у автора и его мнением можно манипулировать.

Любителям триллеров интересно заглянуть в «самую зловещую советскую тюрьму». Поспешим в нутро «чудовища». Вот завели зеков в институт. Закрыли в помещении из двух комнат и туалета с умывальником. Ждем начала экспериментов. Читаем: «В туалете висело предупреждение: «Кожуру от апельсинов в унитаз не бросать!» Вот те на! В «самой зловещей тюрьме» зеки кожурой апельсинов унитазы забивали?! (Напоминаю, что для большинства советских детей апельсины и мандарины были лакомством!)

Две толстые няньки велели Некипелову раздеться. Они «усадили меня в ванну и запорхали как наяды. Одна терла мне спину мыльной губкой, другая поливала мою голову теплой водой из пузатого зеленого кувшинчика…» Пытка чистотой, комфортом, «сверкающей белизной кафеля», «паркетным полом, натертым до скользкого блеска» сменилась пыткой общения с черноволосой татаркой-медсестрой, которая «улыбнулась мне, как давно потерянному и вернувшемуся вдруг родственнику». Повела в палату — в просторную комнату с двумя огромными окнами. «Пол здесь тоже был паркетный и тоже блестел»!

Читатель может самостоятельно прочитать главы, посвященные условиям содержания зеков в институте. Если у вас электронный вариант книги, то введите в поиске слово «голубчик» и прочтете, как санитарки обращались к зекам. «…Няньки — ласково, как родным: — Миша, молочка хочешь? — Голубчик, давай на процедуру!»

Меня поразил факт, который людям, не стоявшим в советских очередях, трудно понять. Цитирую: «Раза два в неделю старшая сестра отделения обходила зеков и составляла список-заказ. Можно было купить любую еду, вплоть до мороженого. Пару раз и я воспользовался этим «сервисом»… заказал… соленые огурцы и острый «Индийский» соус. Принесли. Однажды обнаглел и… заказал бутылку «Кагора». Конечно, отказали, хоть я и пытался доказать, что это лечебное вино». Я не читал, чтобы в Освенциме заключенные делали заказы!

А вот как Некипелов описал еще одну «жертву психиатрии»! Ребе-убийца заказывал «пирожные, шоколад и другие сладости». Торт он ел лежа на спине. Его кормила нянька, а он «блаженно причмокивал, и белые крошки застревали в его густой бороде». Кого убил этот человек, которого психиатры нещадно «мучили» пирожными, шоколадом и тортами, Некипелов так и не сказал. Ну, убил так убил. Делов-то! Речь ведь об «извергах психиатрах», а не об убийцах-сластенах.

Питание в «самой зловещей тюрьме» было по санаторной норме 1 рубль 50 коп. в день, а в обычной тюрьме — на 30–40 коп. Сытно покушав, мучимые бездельем воры, убийцы и подстрекатели играли в домино, шашки и шахматы. Некипелов заказывал из общеинститутского фонда книги. Врач Ландау, увидев во время обхода у Некипелова «чистенькую, нехватанную» книгу Герцена, поинтересовался, из их ли она библиотеки. На утвердительный ответ Некипелова он сказал просто: «А я вот не читал… Надо будет взять после вас…»

«Замордованный психиатрами» Некипелов, «жертва психиатрических репрессий», за первый месяц пребывания в институте поправился аж на 12 кг! Все зеки в институте «заметно круглели». Цитирую: «В общем, дни, проведенные в институте Сербского, были для меня самыми гастрономическими; как часто я вспоминал о них потом за миской лагерной баланды!»

Не ищите в книге слов благодарности Лунцу как заведующему отделением, где отъедался автор, Морозову как директору института, где Некипелова отмыли. Их нет! Даже нянькам, которые искупали его, как родного, после тюрьмы! Борцы за политическую идею похожи на борцов за идею воровскую тем, что не раскаиваются в своих противоправных деяниях, ибо они для них правомерны. Глазами без вины наказанных людей смотрят они на окружающий мир. «Пострадав» от «злых» людей, которые не дают себя обворовывать, грабить и убивать, они ненавидят их и мстят. Зековской неблагодарностью, потребительским, бессердечным отношением к людям «с той стороны» насквозь пропитана книга Некипелова. Он пишет: «Нет, я не только не обеляю врачей института — всем своим сочинением я призываю к суду над ними».

В надежде дочитаться до ужасов в этом апельсиново-шоколадном триллере читаю дальше. Вдруг натыкаюсь на результаты проведенного Некипеловым в лагере и тюрьме социологического исследования: «У каждого преступника есть это заветное желание — быть признанным невменяемым. Я расспрашивал многих в лагере и тюрьме, и из тех, с кем разговаривал, кто знал о существовании психиатрического рая, не было ни одного, кто бы о нем не мечтал». Тут же следует описание психиатрического рая: «Ему (преступнику. — В.П.) не нужно будет работать, в его пайке всегда будут молоко и мясо, вместо вертухаев будут врачи, постель будет чистой, он сможет лежать на койке и дремать, медсестры все сделают, у него будет право на посылки и свидания почти каждый день, и он сможет прогуливаться в саду…» Признание невменяемым дает возможность работникам ножа и топора сесть на шею государству, по инвалидности не работать и даже не платить за причиненный гражданам ущерб. «Есть только одно неудобство в этой жизни: он должен будет каждый день пить таблетки, от которых он будет спать или хуже… но такова цена небесных благ. Однако можно найти выход…», — продолжает автор и описывает способы обмана медсестер.

Вывод Некипелова — как гвоздь в крышку гроба антипсихиатров, как никем почему-то не замеченная похвала советской психиатрии: «Большая часть арестованного уголовного мира борется с остервенением за место в рядах психов»! На мифе «о гнезде советской карательной психиатрии» Некипелов написал пальцем, вымазанным кремом от торта: «Брехня!» Зачем он наполнил «психиатрический ГУЛАГ — советский вариант газовых камер» (слова А.И. Солженицына) конкретным, бытовым, «гастрономическим» содержанием? Что должны чувствовать узники Освенцима, читая о том, как один из зеков, которых приравнивают к ним по степени страданий, регулярно ел красную рыбу, другой объедался тортами и шоколадом, а сам автор лопал сервелатную колбасу? Если санитарки и медсестры, обсуждая передачи зеков, удивлялись им и говорили: «Где только их люди берут?», то кто лучше ел: зеки или «тюремщики»? Как вам нравится «тюрьма», где «тюремщики» вместо того, чтобы отобрать у зеков передачи и съесть, пускали на них завистливые слюни?! Где «тюремщики» нарезали передачи ломтиками, приносили на блюдечке, убирали объедки, а потом натирали полы до блеска? «Бесправные и беззащитные» зеки в это время обычно курили. Они любили после еды покурить. «В любое время, даже ночью», стоило зеку пожелать, как к его сигарете тянулась услужливая рука прапорщика-официанта с горящей спичкой. Погремуха у официанта с погонами, со слов «замученного» на 12 кг зека Некипелова, была Прометей. No comments!

Я воспринимаю сравнение описанных Некипеловым условий пребывания зеков в Институте Сербского с условиями фашистских концлагерей как наглое глумление над памятью погибших там.

Объясните мне (без привлечения психиатрических знаний) внутренний мир человека, который среди вымытых, выбритых, откормленных зеков, читающих книги, пишущих стихи, бездельничающих, играющих в домино и шашки, чувствует себя как в «самой зловещей тюрьме» и собирается, за тепло и ласку, судить ее сотрудников.

Маркс говорил, что бытие определяет сознание. Но сознание, в свою очередь, творит бытие. В нашем бытии проявляется наше сознание, наше отношение к миру. Могу я допустить, что быт, который создали для зеков сотрудники института, от санитарки до директора, является вещественным отражением сознания сотрудников института, их реального отношения к обследуемым? Я даже не допускаю, а утверждаю это как общеизвестный факт! Домашние животные через кормушку хорошо понимают отношение хозяина. До них, в отличие от некоторых людей, это быстро доходит!

Некипелов утверждает, что «врачи института имени Сербского… ответственны за свои преступные деяния по заключению в психиатрические больницы заведомо здоровых людей за их убеждения и образ мышления, не совпадающий с государственным стандартом. И все они ведали, что творят».

В зависимости от цели объем понятия «человек» можно делить по различным основаниям. Врачи делят это понятие, положив в основание деления состояние здоровья. Психиатры кладут в основание деления признаки психических расстройств. Человек, который не знает признаков психических расстройств, пытаясь объяснить полученный психиатрами результат, будет опираться на известные ему признаки деления. Иного не дано. Если в основание деления понятия «человек» положены признаки психических расстройств, то образуемые подмножества можно получить и объяснить только таким способом. Любые другие основания деления будут давать иной результат. Применяя к результатам психиатрического деления политическую мерку, диссиденты по сей день не могут объяснить, почему в одних случаях «политические» отправлялись в тюрьму, а  других — в психбольницу. 50 лет они решают этот бином Ньютона, а решить не могут!

Подобные обвинения в адрес фтизиатров, практикующих, как и психиатры, принудительное лечение, звучат абсурдно. Смерть «здорового» болезнь-контактного быстро ­образумит самых бестолковых. Если бы за диагнозами психиатров по пятам шла смерть, то не было бы антипсихиатрии. Но в психиатрии смерть — редкая гостья. Она не пугает здесь праздношатающихся дураков. Потому дураки лезут в психиатрию со своими сове­тами, прут в нее из самых разных специальностей с детской кричалкой: «Всем психиатрам наш ответ: я не вижу, значит, нет».

Некипелов, например, считал, что его оправили в тюрьму потому, что туда подул политический ветер, а не потому, что у него не нашли признаков тяжелого психического расстройства.

Разделим, вслед за Некипеловым, преступный мир не на лиц с психическими расстройствами (как психиатры), а на уголовников и политических (как диссиденты). Для уголовников, то есть большей части зеков, психиатры — благодетели. Если одни и те же условия содержания большинство называло раем, а меньшинство адом, то дело не в реальности, а в том, как эта реальность воспринималась. Дело в убеждениях воспринимающего. Обвинения в адрес психиатров раздавались из уст ничтожно малой, но горластой части зеков, которая, объедаясь тортами, корчила из себя страдальцев. Эти «борцы за свободу» заметно круглели на психиатрических харчах, но по политическим мотивам называли рай адом. Не видя, в силу профессиональной неподготовленности, симптомов психического расстройства, диссиденты приписывали психиатрам свои, политические основания деления понятия «человек». Когда у некоторых психически больных людей «убеждения и образ мышления не совпадали с государственным стандартом», но совпадали с убеждениями диссидентов, то для диссидентов эти люди были психически здоровы. В результате они лишались диссидентами врачебной помощи и обрекались на жизнь в средневековье. Мимо этого факта почему-то проходят! Если депрессивного больного антипсихиатры отговаривают от посещения психиатра и он совершает самоубийство, то они виновны в этом или нет? Если психически больной совершил самосожжение на площади, то людей, использующих его болезнь в политических целях, мешающих профилактической работе психиатров, следует осудить?

В главе «Научная тухта врачей» Некипелов предлагает читателю вместо врачебной «тухты» свою «ненаучную тухту диссидентов». Для диссидентов борьба с психиатрами и психиатрией — это частный случай борьбы с консерваторами. Консерватизм, охранительные функции присущи всей медицине. Психиатры говорят о необходимости адаптации в обществе, оценивают уровень социального функционирования человека, его способность к адекватному тестированию реальности и прочее. Эти речи прямой наводкой бьют по диссидентам и революционерам, ибо все они плохо функционируют в социуме, с трудом к нему адаптируются либо изначально, либо после возрастания требований. Свою неспособность приспособиться в обществе они сводят к тому, что рота идет не в ногу, и только они знают, как помочь роте перестроиться. Случаи дезадаптации личности диссиденты расценивают как доказательство общественного неблагополучия. Чем больше таких случаев, тем легче свое, индивидуальное неблагополучие представить как общественное. Они пилят под собою и обществом сук, потому что им на этом суку досталось не то место. Психиатры же разрушают с трудом сколоченную диссидентами защиту, расценивая «общественное неблагополучие» как индивидуальное. Они вырывают у диссидентов пилу из рук, заявляя, что нельзя пилить сук под обществом только потому, что кучке диссидентов на этом суку плохо. Психиатры утвер­ждают, что лечить нужно не общество, а диссидентов. Они стремятся усовершенствовать общество путем сохранения и улучшения психического здоровья его членов. Диссиденты хотят улучшить общество не через его усовершенствование, а через слом. Людей, которые мешают им ломать, они клеймят позором и собираются судить в будущем как преступников. Это вечный конфликт охранителей и разрушителей, адептов самоусовершенствования и всех-вас-гадов-усовершенствования.

Людям, далеким от психиатрии, следует запомнить три истины. Первая: психически больных использовали, используют и будут использовать мошенники всех мастей. Вторая: психиатры мешают мошенникам использовать психически больных: охраняют их в больницах в период наибольшей уязвимости и устраняют ее. Третья: мошенники ругают психиатров за сорванные планы и, проецируя на психиатров свои мысли и стремления, обвиняют их в злоупотреблениях.

Согласно тухте от Некипелова: «в институте среди находящихся на экспертизе зеков практически не было больных». Выступая от гильдии сапожников, Некипелов говорит: «Я считаю: 90–95 % всех, находящихся в институте Сербского, — здоровые, попросту «закосившие» люди». И далее: «Признается больными в институте процентов пятнадцать всех экспертизных». Из них «до 70 % здоровых людей».

Начав извращать реальность, чтобы получить образ «советской карательной психиатрии», Некипелов перестарался и создал в своей книге образ советской гуманистической до идиотизма психиатрии! У него получилось, что советские психиатры для того, чтобы посадить в дурдом пару-тройку диссидентов, освобождали от тюрьмы сотни уголовников! Если по-другому советская психиатрия вредить диссидентам не могла, то это только говорит о ее высочайшем гуманистическом потенциале, не так ли?

Но допустим, что врачи Института ошибались и в некипеловских количествах признавали здоровых больными. В чем их вина, в чем преступный умысел? Ругать их за относительное несовершенство психиатрических методов глупо. Впрочем, сотни ошибок с уголовниками, в результате которых психически здоровые преступники уходили от наказания, Некипелова не волновали. Здесь его правовое сознание и чувство справедливости отдыхало. Оно просыпалось тогда, когда единицы «здоровых» диссидентов тем же ненадежным психиатрическим методом отправлялись вслед за сотнями уголовников в психиатрический рай.

В главе «Битва за авторучку» автор нарисовал свой портрет. Витеньке большие дяди не давали авторучку, а ему хотелось. После очередного отказа он уличил врача в непоследовательности и указал своим диссидентским пальчиком на соседа-летчика, которому ручкой разрешали пользоваться. Сдав товарища по несчастью, он сожалеет: «Бедный летчик, подвел я его! Я-то думал, что, глядя на него, они и мне разрешат, но они пошли по линии наименьшего сопротивления: отобрали ручку и у Векслера». Мне в первых классах школы объяснили, что только стукачи и сексоты показывают пальцем на товарища. Почему 35-летний мужчина этого не понимал? Потребность и путь удовлетворения ее Некипеловым обдумывались. Решение показать пальцем принималось сознательно. Здесь проявилась ранняя когнитивная схема Некипелова, которая критическому контролю недоступна. Эта схема зависит от индивидуального опыта, находится вне сознательного осмысления и определяет то, как человек будет думать и действовать. Добиваясь субъективной «правды и справедливости», Некипелов показывал пальчиком на соседа-летчика, на свой народ, на свое государство. Люди со схемой предателя — находка для шпиона.

В главах, описывающих методы исследования в психиатрии, автор демонстрирует свои врачебные знания. Метод наблюдения, широко используемый в самых различных науках, он именует методом «подглядывания и доносительства». Да, клинический метод — основной метод исследования в психиатрии — состоит из беседы и наблюдения. Чем более опытен и талантлив психиатр, тем больше клинически значимой информации извлечет он из беседы с больным и наблюдения за его поведением. Шерлок Холмс по обгоревшей спичке реконструировал события преступления, а психиатр по фразе пациента реконструирует картину его внутреннего мира. Им не обязательно все видеть своими глазами и щупать своими руками. Для наблюдения за интересующими объектами у них есть лондонские мальчишки и санитарки с медсестрами. Холмс называл мальчишек своими ушами, глазами и быстрыми ногами. Ни один здравомыслящий читатель Конан Дойля не сделал из этого вывод о том, что лондонские мальчишки при расследовании преступлений были едва ли не главней Шерлока Холмса, а сам Шерлок Холмс мнения лондонских мальчишек облекал в ученую мишуру криминалистики. Некипелов, полежав якобы необоснованно 2 месяца на обследовании, пишет, что «нянька в Институте имени Сербского едва ли не «главней врача», ибо это основной (и едва ли не самый точный) «прибор» советской судебной психиатрии». Это «глаз и ухо врача (то бишь государства)». По его мнению, «основным методом исследования в главном институте было обыкновенное подглядывание и доносительство». Мнения нянек «врачи облекали потом в ученую мишуру медицинской фразеологии»!

В этой же главе Некипелов с осуждением говорит о том, что в СССР подглядывание и «доносительство всегда было делом государственным», «явлением государственной психологии, государственных установок». Забавно читать, как он возмущался «внимательным, регистрирующим, ощупывающим, сыскным взглядом надзорной няньки», а сам писал: «Дверь притворили, но неплотно, и в щелку я видел всю процедуру». Себя, любимого, он, видимо, считал не соглядатаем и доносителем, а разведчиком, сообщавшим миру об «ужасах растормозки». Некипелов называл действия врачей «гнусными», а самих врачей сравнивал с немецкими неонацистами. Его не интересовало то, что «во время этих «химических бесед», конечно, выплывало наружу симулянтство и срывалась попытка обмануть правосудие. Он игнорировал то, что большинство разоблаченных симулянтов «спокойно ехали в тюрьму, хвастаясь, какую прекрасную по ощущениям процедуру они прошли». «…Мальчишкам-уголовникам очень даже нравилось, как они выражались, «поймать кайф», «побалдеть». То есть мнение государства и граждан, поймавших кайф, Некипелова не интересовало. Извращая реальность, он пишет: «В общем, мерзкая процедура. А уж с точки зрения государственного насилия над личностью, над беззащитным мозгом — самый настоящий психофашизм…»

Я на заре психиатрической юности применял «растормозку», или, точнее, кофеин-барбамиловое растормаживание. Эта процедура позволяла одному моему пациенту выходить из кататонического ступора на пару часов, жадно поесть и снова с выражением ужаса на лице застывать в кататонии. Не помню, сколько недель я его так, один раз в день, кормил, избегая риска кормления через зонд, избавляя на пару часов в сутки от кошмара, в котором он жил. Больным эта процедура — из-за ощущений, похожих на алкогольное или наркотическое опьянение, — нравилась. Вреда для здоровья от нее было не больше, чем от разового алкогольного опьянения средней степени.

«Второе безобразное действие», с которым автор столкнулся в институте, была спинномозговая пункция. О враче-невропатологе, делавшем эти пункции, Некипелов пишет так: «Говорили, что он вонзал иглу в позвоночник больного не глядя, одним ударом». Слова «вонзал», «не глядя», «одним ударом» рассчитаны на создание у читателя образа палача, вонзающего кинжал в позвоночник своей жертвы. Некипелов, окончивший с отличием военно-медицинское училище и военно-фармацевтический факультет медицинского института, знал, куда, с какой целью и как вводилась игла, но он умышленно дезориентировал читателя: «Не знаю, куда шел взятый таким образом костный мозг, но в любом случае бесплатное донорство безответных заключенных я считаю действием не только в высшей степени безнравственным, но и просто преступным». Я опросил медсестер своей больницы, и все правильно назвали цель спинномозговой пункции. О донорстве костного мозга ни одна не заикнулась. Почему врач ошибался там, где не ошибаются медсестры?

Завершая свои заметки по поводу книги, по одежке многие лета принимаемой за антипсихиатрическую, остановимся еще на одном моменте. Лунц, со слов Некипелова, был генералом КГБ, а сотрудники института состояли на службе в КГБ, в МВД и за службу в органах «получали накидку к зарплате». Санитарки якобы имели воинские звания рядовых или сержантов войск МВД. Как вы думаете, будет ли генерал КГБ своевольничать по отношению к политзаключенным в тоталитарной стране? А форма обращения к зекам в режимном учреждении может быть случайной? «Сержанты МВД» обращались к зекам: «Голубчик, молочка хочешь?» Получается, что советское государство, Политбюро, используя свои репрессивные органы — КГБ и МВД, заботилось о том, чтобы зеки, в том числе и политические, «заметно круглели» и ежедневно кушали свеженькое? Для этого сержанты МВД бегали по магазинам, были на посылках у зеков? Зеки же, как неподкупно свидетельствует Некипелов, лопали красную рыбу, сервелатную колбасу, торты, шоколад и другие дефицитные продукты, вызывавшие зависть у бессильных сотрудников КГБ и МВД. Один из зеков вообще не прикасался к казенному харчу и давился домашним. Я не шучу, не ерничаю. Я добросовестно цитирую первоисточник!

Мне осталось объяснить все эти нелепости и несуразности, которыми полна книга Некипелова. Выскажу свои диагностические гипотезы: 1) нелепости книги подтверждают обоснованность сомнений в психическом здоровье автора; 2) нелепости появились в результате того, что реальность пробилась сквозь антипсихиатрические установки автора и внесла диссонанс в рисуемую им «по заданию партии диссидентов» картину; 3) нелепости книги — часть хитроумного плана Лубянки.

Первые две гипотезы я не буду комментировать. Третью — обосную. Выпады Некипелова в адрес Института сделаны умышленно грубо и примитивно. Несо­ответствие их фактическому материалу, приводимому в книге, бросается в глаза. Автор карикатурно обрисовал сотрудников института, но это злословие — всего лишь дымовая завеса, под прикрытием которой реальная жизнь Института проскользнула к читателю сквозь диссидентскую, демократическую цензуру, о губительности которой писал еще Герцен. Книга написана эзоповым языком. Под антисоветским и антипсихиатрическим переплетом Лубянка выпустила в свет просоветскую и про­психиатрическую книгу!

Некипелов неоднократно требовал суда над сотрудниками института потому, что на Лубянке хорошо знали: решение суда положит конец диссидентским сплетням об институте, ибо решение суда, по написанному Некипеловым тексту, может быть только следующим:

«Прочитав книгу истца — Некипелова Виктора Александровича, учтя мнения врачей-рецензентов, используя опыт и знания психиатра-«фронтовика», суд установил следующие факты.

Питание обследуемых зеков осуществлялось на 1 рубль 50 копеек (вместо 30–40 копеек в тюрьме) и обеспечивало им регулярную прибавку в весе.

Санитарно-гигиенические нормы — создание условий для личной гигиены обследуемых, уборка помещений и т.п. — были на высоком уровне. Со слов истца: «Здесь и порядка было больше, и чистоты, и кормежка разнообразней и вкусней, чем в обыкновенной больнице».

Досуг обследуемых зеков (чтение, настольные игры и т.д.) соответствовал время­препровождению в советском лечебном учреждении кремлевского уровня.

Сотрудники института, «от рядовых МВД до генералов КГБ» в отношении к обследуемым диссидентам проявляли антисоветские симпатии.

Методы обследования соответствовали общепринятым. Филиппики Некипелова в адрес некоторых методов (кофеин-барбамиловое растормаживание, спинномозговая пункция) обусловлены особенностями его личности и низким уровнем специальных знаний.

Приводимое Некипеловым процентное соотношение числа психически здоровых и больных, находящихся на обследовании в Институте, отражает его диагностические возможности, а не объективную реальность. Факт того, что профан видит меньше специалиста, в связи с его общеизвестностью в доказательстве не нуждается.

К эмоциональным высказываниям автора суд относится, с учетом его психического состояния, снисходительно, но критично.

Таким образом, суд добросовестно изучил все представленные материалы дела, проанализировал приводимые истцом доводы, заслушал показания сведущих лиц и пришел к выводу, что исковые требования Некипелова не подлежат удовлетворению.

На основании изложенного, руководствуясь здравым смыслом и законом «Об умерших не злословить», суд ­РЕШИЛ: исковые требования Некипелова В.А. отклонить.

Гонорар от издания книги Некипелова В.А. «Институт дураков» с момента вступления в законную силу настоящего решения переводить на счет Института Сербского в качестве компенсации за моральный ущерб.

Клеветнические высказывания Некипелова В.А. в адрес института и его сотрудников считать цензурными хитростями и черным пиаром.

Решение может быть опротестовано в апелляционном порядке в палате № 6 пу-тем подачи апелляционной жалобы в 10-дневный срок с момента опубликования ­статьи».